Поволжский выстрел

Первый призыв к пересмотру политического наследия Путина сделал Шаймиев.

Политической новостью номер один всей прошлой недели оставалось заявление Минтимера Шаймиева о целесообразности возвращения к выборности губернаторов. В течение недели Шаймиева поддержали его башкирский коллега Муртаза Рахимов и ряд депутатов Думы. И, напротив, с отповедями ему выступили министр регионального развития Козак, единственная в России губернаторствующая дама Валентина Ивановна Матвиенко, единственный, по всей видимости, в мире спикер-песенник Борис Грызлов и председатель Конституционного суда Валерий Зорькин. Последнего особенно можно понять: если губернаторские выборы вернутся в политический обиход, то получится, что один из самых трудных и запоминающихся поступков в его карьере конституционалиста оказался холостым выстрелом.

Разумеется, правы те, кто увидел за демаршем президентов Шаймиева и Рахимова кулуарную интригу. Мол, из Кремля «слили» планы по лишению лидеров Татарстана и Башкирии титулов «президентов», на что и последовал ответный удар. Весьма вероятно, что правы и те, кто увидел здесь признаки очередного этапа «перехвата управления». Мол, Владимир Путин должен переключить лояльность губернаторского корпуса с Кремля на Белый дом — потому и начался «накат» на Шаймиева. В таком случае через некоторое время Москва должна будет нанести новые удары по «волжским фрондерам», и если они будут убедительными, то кончится все это телетрансляцией личной встречи президента Татарстана и премьер-министра России, на которой первый отчитается о ходе реализации приоритетных направлений экономического развития России на территории Республики Татарстан, а второй даст высокую оценку результатам проделанной работы. Что и будет сигналом для всего губернаторского корпуса и началом регулярных губернаторских отчетов перед председателем правительства.

Однако самым важным в шаймиевском заявлении-демарше кажется не эта тактическая подоплека, а то, что оно прозвучало, и то, какую реакцию оно вызвало. Фактически оно стало первым призывом к пересмотру политического наследия Владимира Путина. И было воспринято именно в этом смысле. Более того, оно было направлено против одной из самых уязвимых на сегодняшний день сторон этого наследия. И той общественной реакцией, которую вызвало, вновь продемонстрировало эту уязвимость.

Оно продемонстрировало, что при малейших признаках ослабления «хватки Москвы», при любом обострении отношений столицы с тем или иным регионом даже по частному поводу эта тема будет вспыхивать вновь и вновь. Оно продемонстрировало, что именно эта тема является одним из самых простых и эффективных способов возвращения общества к прямой политической дискуссии, что считается критически нежелательным для устойчивости нынешней политической конструкции.

Даже если оставить в стороне те непреодолимые трудности, которые и после решения Конституционного суда возникают у обычного гражданина при попытке сопрячь новую версию закона о порядке формирования органов власти субъектов РФ с российской Конституцией, стоит вспомнить, что в тот момент, когда Владимир Путин пришел в Кремль, выборность губернаторов поддерживали около 80% населения. В отличие от многих других демократических институтов, девальвированных во время путинского правления, этот никогда не ассоциировался с «ельцинским негативом». Скорее напротив, ощущался как существенное завоевание. Конечно, не как завоевание «прямой демократии», но как символ укрепления прав «провинции» в отношениях с центром. И даже на момент обнародования путинской инициативы по отмене выборности поддержка этого института оставалась на уровне 60%. Лояльность граждан к прямо навязанному им решению являлась частью их общей лояльности к президенту Путину, но никоим образом не стала их политическим убеждением. Скорее наоборот.

Обсуждая юридические и политические аспекты этой путинской реформы, мы тут в столицах практически упускаем из виду ту роль, которую в результате сыграла она в ходе «путинского» передела собственности 2004—2007 гг. Можно по меньшей мере вспомнить здесь перевод головного офиса купленной «Газпромом» «Сибнефти» в «родной город президента» и реакцию на этот перевод в Омске. Можно вспомнить перераспределение акций «Алросы» и реакцию на это в Якутии. Или попытки сахалинского и иркутского губернаторов воспрепятствовать газпромовской экспансии в проекты по СРП и в Ковыкте. Попробуйте узнать у рядового лесопромышленника в северо-западных областях, что он думает про друзей Владимира Путина, интересующихся проблемами лесопромышленного комплекса здесь в столицах. Или даже просто у псковитянина, что он думает о «питерских». Предупреждаю, что там это слово гораздо более бранное, нежели в московской либерально-демократической тусовке.

Но дело не в «питерских». Экспансия московских олигархических групп конца 90-х строилась по той же самой колониальной модели. Но именно переход от выборности к назначаемости губернаторов сделал местные хозяйственные элиты особенно уязвимыми и беззащитными перед этой экспансией. И они это прекрасно понимают и помнят.

А я в свою очередь напомню, по какому поводу случился в Кремле последний пароксизм страха перед реальными выборами. Это было в 2005 году, когда информационное и политическое поля были уже вполне зачищены, а губернаторы уже назначаемыми. Тогда «местные» партийные блоки, организованные прямо под выборы в региональные Заксобрания, набрали «с колес» в Амурской и Сахалинской областях, на Таймыре и в Хакасии от 17% до 23% голосов. После чего спешно были приняты очередные поправки в законодательство, призванные оставить на партийном поле страны исключительно московских телеинвалидов из команды Владислава Суркова.

Так или иначе, но политическая реформа, предпринятая Владимиром Путиным под лозунгом «укрепления единства России», выглядит для большей части этой России одним из политических институтов «ресурсного колониализма». Того самого, который Владимир Путин так порицает в международном и историческом масштабе. А Минтимер Шаймиев, говоря о выборности губернаторов, разумеется, говорил не о демократии. Но он хорошо знал, о чем он говорит. И хорошо понимал, как поймет его слова Россия.